Простые деревенские радости

Сейчас в каждом доме компьютер и Интернет. И многим это заменяет целый мир. Даже не верится, что еще какие-то десять лет назад преобладало живое общение. Какие дискотеки и вечера отдыха проходили в нашем сельском клубе, особенно летом, когда к бабушкам и дедушкам приезжали на каникулы их городские внуки! Лето в деревне – это была настоящая вольница с речкой, лесом, волейбольной и футбольной площадками, земляничным лугом и дискотеками до утра. Сейчас никто не ходит на сельские дискотеки. Некому.

Не повторится незабываемая сенокосная пора, горячие дни на зерновом току, несравненная романтика «Картошки», когда на битву за урожай собирались вместе и академики, и простые колхозники, физики и лирики. Помню, к нам на картошку как-то «пригоняли» солдат и это было почти как в киношной песне: «Тары-бары! К нам приехали гусары!» А студентов из самых разных вузов присылали и на сенокос, и на уборку картофеля. Не то чтобы мы были так помешаны на труде, хотя да, трудолюбивыми, но все эти трудовые акции – замечательная возможность новых интересных знакомств и общения, легкого флирта и авантажного настроения. Все ушло. Наши простые деревенские радости.

Наверное, каждое поколение про время своей молодости говорит: «А мы жили лучше и гуляли веселей. А какие песни пели!»

Песни сопровождают нас всю жизнь. И, услышав старые мелодии, словно погружаешься в те времена, когда они были модными. Так живо и ясно всплывают в памяти прошлые мысли и ощущения, и ты мысленно бредешь теми тропинками, что давно заросли, но остались как бы закодированными в словах и мелодиях.

«Листья желтые над городом кружатся,

С тихим шорохом нам под ноги ложатся...»

Это школа, старая, деревянная, и спортзал, украшенный березовыми и кленовыми листьями, – у нас осенний бал. Девчонки танцуют, мальчишки смотрят. Но не все девчата выходят в круг, некоторые скромно стоят в сторонке. Да и пацаны не все стенки подпирают. Редкие медляки (хотя в те времена слова «медляк» не было) на пионерском расстоянии, разговоры задушевные шепотком (обсуждение) девчонками – мальчишек и, наоборот, какие-то художественные номера и конкурсы. Репертуар, конечно, разнообразием не блистал, но в далекие семидесятые нам все было интересно. Помню, как Клава Яморзова читала на одном из вечеров письмо Татьяны к Онегину, Таня Суслова пела песню про тяжелую долю негров («Под черной кожей у негра сердце тоже, оно ведь может смеяться и грустить…»), а Сережа Шалагин исполнял патриотическую песню про отряд кавалеристов и их сына полка.

Мы только начинали ходить в клуб. До нас в нем бурлила жизнь: молодежь ходила сюда отплясывать (как тогда говорили «гнуть») шейк и смотреть кинофильмы, просто пообщаться. Тогда своими силами ставили концерты, играли спектакли. Потом кто вышел замуж-женился, кто переехал. Контору перевели в соседнее село, перестали приво-зить фильмы, и несколько лет здесь собирались только поиграть в карты, шахматы-шашки. А летом – пляж днем и Мишин сад вечером – с волейболом и музыкой, комарами и мотоциклами.

Как-то пришли мы из кино из соседнего села. Спать рано, расставаться не хочется. Решили зайти в клуб. Там было темно, под ногами хрустели осколки стекла. Кто-то принес магнитофон на батарейках, и мы устроили танцы под

«Твой поезд ушел (3р)

Не по расписанию,

И словно увез

Мерцание звезд

И наши надежды,

И наши свидания»

Стали собираться каждый день. Играли в «Ремень», «Номерки», танцевали, а также слушали песни в исполнении городского парнишки Андрея М. (фамилию не помню) по прозвищу «Черненький». Имелся еще Андрей «Беленький», тоже из города. Хотя Беленький был симпатичнее, Черненький, умеющий петь и играть на гитаре, – популярнее. Когда слышу песню «Идут года» (ее еще поет Дэмис Руссос), сразу вспоминаю наш скромный деревенский клуб, много девчонок и парней.

Еще Андрей исполнял ужасно душещипательную песню про несчастную любовь со словами «Вот на кладбище открыты ворота, а в гробу лежит девчонка та, на груди девчонки той лежит листочек голубой: милый мой, навеки я с тобой». И мне всегда было жалко их бедных (девчонку и ее парня). Да еще и голос у исполнителя – такой выразительный.

Современной молодежи, у которой есть возможность скачать любой свой музыкальный каприз, не понять, как можно слушать эти «сиротские» песни, но мы, как говорится, брали то, что дают.

У нас были свои способы распространения информации: вместо SMS-ок – записки, блокноты и песенники хранили тексты любимых хитов, на катушечные и кассетные магнитофоны записывали с телевизора и радио понравившиеся мелодии (или с кассеты на кассету), покупали виниловые пластинки. А если кто ездил в пионерский лагерь или куда-то в гости, то всегда привозил с собой новые анекдоты, песни, игры, конкурсы: всем этим мы активно обменивались.

Мы любили качаться на качелях, особенно на тех, что были устроены на старом дубе. Этот огромный дуб посадил, кстати, мой дед (у него раньше на том месте была усадьба), и дуб для меня как родной. Любила я на нем качаться, т.е. на качели, подвешенной к дубу. Железная цепь до сих пор на нем висит. Это качели на одного. Встаешь ногами на дощечку и летаешь туда-сюда. Высший пилотаж – встать почти вверх ногами и задеть при этом ветку. И как мы при этом не падали? Впрочем, один раз я упала с качели около нашего старого дома прямо на дощатые тротуары, думала, больше не задышу, но ничего – оклемалась.

Мой отец всегда делал качели для большой компании и на крепких веревках или вожжах. На одной доске умещались до шести человек (двое при этом стояли на концах доски и раскачивали). Качались и обязательно пели песни.

Однажды к качелям неосторожно подбежал пес Дружок. Его подцепило краем доски и подкинуло высоко. Взвизгнул бедный, но невредимым упал на землю на все четыре лапы и дал деру. А нам – смешно.

Как-то качели оборвались, и все мы попадали прямо в весенние лужи. Теперь уже над собой посмеялись и разбежались по домам переодеваться.

А качели в березовой рощице были популярным местом встреч местной молодежи нашего конца (в том конце собирались около клуба). И поболтать здесь можно было, и на качелях покачаться с песнями опять же, и поругаться, и посмеяться. Играли в мяч – в вышибалы, Штандер, казаки-разбойники, прятки (застукалки), двенадцать палочек. Играли, кстати, всей улицей, не делились на мелких-взрослых.

В детстве нравились скакалки, классики, еще играли в магазин, часики, шаги, чики-вики (это странное название привезли с собой девчонки из Казахстана Люба и Надя Бирюлины).

Кроме качелей, были у нас черемуховые деревья, целые заросли, так же росшие на месте бывшей усадьбы деда, куда мы забирались и ели сладкие, но вяжущие ягоды, пока наши почерневшие от черемухи языки не становились неповоротливыми.

Еще любили наблюдать ледоход. Сейчас река Рутка разливается как-то неинтересно, а раньше она выходила из берегов во все стороны, затопляла и частенько сносила деревянный мост. Мы всегда дожидались этого момента и выходили смотреть, как маленькая речушка на глазах превращалась в мутную бурлящую и полноводную реку, несущую льдины, ветки деревьев, доски мостков. Потом, когда вода спадала, большие зеленоватые, пористые от лучей солнца льдины лежали на берегу и медленно таяли. А в лужах на заливных лугах бултыхалась рыбка – большая и маленькая – и мы ее ловили руками.

Зимой любимым развлечением были лыжи и коньки, которые имелись практически у всех. Мальчишки расчищали лед на реке, и мы катались по нему, играли в хоккей, просто скользили по речке. Катишься вдоль извилистых берегов. А на улице уже вечереет. Солнце яркое, красноватое, меж кустов и деревьев застряло, а деревья в розоватом инее, снег внизу голубеет, а небо ясное, прозрачное и первые звезды, не дожидаясь полного захода солнца, проглядывают. Красотища!

На лыжах катались с горок у реки, чаще с Овинных гор. А еще у нас была накатанная лыжня через Мишин сад до леса.

Да, Мишин сад. Это было самое любимое место встреч для молодежи. Когда-то в деревне в каменном доме жил зажиточный и очень работящий крестьянин Михаил. Он разбил фруктовый сад, а вместо изгороди – посадил тополя. Михаила раскулачили, дом разобрали и увезли куда-то (кажется, в Роженцово, когда строили там магазин), а сад разграбили, оставив одни тополя. В наше время они были уже большими, и в этом тополином квадрате мы играли в волейбол и другие игры. Парни провели к саду свет, так что и по ночам в нашем светящемся теремке кипела молодая жизнь.

Вернусь к лыжне. Почти всегда за нами увязывались собаки. Вот уж кто портил нам лыжню, особенно если вдруг прямо на ней они унюхивали мышиное убежище! Такие раскопки устраивали, что приходилось объезжать это место стороной.

Я любила сгонять до леса одна, когда «мороз и солнце – день чудесный». Кругом блестела серебром исписанная разными следами (зайца, лисы, мышей и ворон) белая равнина. А лес стоял красивый, как на новогодних открытках, и все знакомые места становились такими необычными и загадочными под снежным нарядом. Домой приезжала с радостным чувством, что побывала в чудесной сказке.

А с горы кататься было веселее в компании. Мальчишки делали на спусках трамплины (сколько лыж на них было поломано!) и соревновались, у кого спуск самым удачным будет. И мы от них не отставали.

С некоторых гор, раскатанных до блеска, катались на санках и даже на конных санях. Или же с таких гор на лыжах ездили зигзагами – такой вот слалом.

Костры всегда жгли за деревней рядом с водой, обычно на отводе, на песчаном бережке. Ходили туда через капустное поле (школа тогда выращивала капусту на берегу Рутки). Всегда отрывали себе по листочку и хрустели всю дорогу. На растопку из сложенных по берегам реки скирд вытаскивали сено (снизу выщипывали), собирали сушняк из ольхи – и вот он готовно взвивается кверху – пионерский наш костер. Пошевелишь в разгоревшемся костре палкой – искры так и взлетают в черное небо. Весело было болтать у огня, есть печеную картошку и поджаренный на прутиках до черноты хлеб. Кругом темень непроглядная, а мы у костра, как на островке света и тепла. Огонь потрескивает и вспыхивает такой уютный, что не хочется уходить домой и тушить жалко. Но никогда не оставляли мы от костра даже угольков, все заливали и затаптывали.

Особая пора для всех деревенских в ту пору – это сенокос. С утра бригадир ходил по деревне и «наряжал»: женщин взрослых – косить с 5-ти утра (пока роса), девчонок – ворошить сено к 10-ти часам, когда роса высохнет. После обеда сено все вместе сгребали в валки. Затем парни и мужчины это сено возили на телеге и носили на вилах (то, что недалеко) в стога (скирды). Подростки сено к скирде подвозили на лошадях на волокуше, сделанной из больших березовых веток. Совсем мелкие подгребали за взрослыми то, что осталось. На верху скирды стояли женщины, умеющие это сено раскладывать, как надо, и вершить, чтобы скирде не был страшен ни дождь, ни ветер, потому что стоять ей до зимы под открытым небом.

На заливных лугах было работать здорово, не то что на поле в сторону леса. Ужаримся все на сенокосе – и бегом в реку! Поплаваем, дальше работаем.

Работа на зерновом току в ночную смену доставалась в основном молодежи, а днем здесь работали взрослые. В 8 вечера приходил механик, включал зерносушилку и сортировку. Парни и девчата подгребали зерно к этим агрегатам. В минуты отдыха болтали, качались на качелях, что парни соорудили. Один раз ремни качелей оборвались и мы улетели (хорошо, что не на землю) в зерно.

Как жаль, что все это ушло – и общий труд, и многолюдные деревни. Конечно, качество жизни с тех пор значительно улучшилось. В каждом доме (почти) – компьютеры, мобильные телефоны, спутниковое телевидение, машины, а у некоторых и трактора. Но есть и те, у кого ничего нет, даже хлеб и курево (этакий бомж-минимум) экономить приходится. Но таких и в городе полно.

Проходить вдоль по деревне – грустно: каждый дом потерял некоторых своих жильцов, а кое-где – и вся семья уже лежит на кладбище. В лучшем случае – переехали.

Да, русло деревенской жизни иссякло. И это, к сожалению, необратимо.